Максим, Максимушка, Масичек

Я еще не могу о нем писать. Я не верю.
Мой НАСТОЯЩИЙ мужчина, мачо. Интеллигентный мачо с гламурными пяточками... Уверенный в себе, властный, с потрясающим чувством юмора. Он умел светло шутить, он умел заразительно улыбаться. Улыбаться так, что светлело вокруг, словно всходило солнышко. Возле него я чувствовала себя маленькой, но защищенной. Он умел заботиться и любить. Невероятно яркая, сильная ЛИЧНОСТЬ...
Больно.
Прощай, любовь моя! До встречи... Мы обречены друг на друга - как были на Земле, так и в вечности...

07.11.2020.
Мой любимый, мой неповторимый, мой красииивенький такой…Невыносимо красивый, фантастически умный, потрясающе заботливый… Максимушка мой…
Вот я и осталась без тебя… Мечталось умереть вместе, только бы не жить без тебя…
Ты говорил: «Мы обречены друг на друга – и на Земле, и в Вечности». Надеюсь, это так.

Конечно, это сказал не ты, Максимушка, это сказал мой давно утраченный муж, Рафаэль, который вернулся ко мне в твоем обличье. Он и ты – одно лицо, один характер, одни привычки. Я узнавала их с бесконечным удивлением и радостью. И шутила, что Рафаэль вселился в кота, чтобы присматривать за моим поведением, не дать «сбиться с пути истинного» и – чтобы помогать и заботиться. У тебя даже волосы вились за ушами, как у Рафаэля. И взгляд – его взгляд. Ваше сходство кидалось в глаза всем, кто знал вас обоих…

Ты был мужчиной, брутальным мачо, альфа-лидером. И знал об этом. Тебе не было нужды самоутверждаться через конфликты: такой интеллигентный, уравновешенный, исполненный внутренней силы ты только бросал взгляд на кого-то, и этот кто-то отступал и делал то, что хотел ты. Непререкаемый авторитет. Однажды ко мне в гости зашла коллега по работе. Блондинка. К юным и не очень юным худеньким блондинкам ты был особо благосклонен, в то время как толстые и пожилые удостаивались лишь твоего пренебрежительного отношения. Позже она делилась своими впечатлениями от знакомства с тобой: «Захожу, а там кот. Но вижу – это не кот, это мужик. Точно мужик! И, главное, ОН смотрит на меня как на бабу!».
И девушки таяли в твоем присутствии – и человеческие, и кошачьи. Любая кошка-новичек, прежде всего, признавала тебя и искала у тебя защиты. Иногда, спасаясь от чьих-то шалостей бегством, девочки буквально прятались у тебя между лап, пытались залезть под животик, как в домик. Ты был надежным, той самой каменной стеной, которая защита и опора.
Никаких конфликтов ни с кем: тебя даже смешило, если кто-то на тебя пытался шипеть, рычать или бросаться. Ты смотрел – зачинщик отступал и ретировался бегством. Лишь однажды Шакуля вызвал тебя на бой – из-за меня. И бой состоялся. Страшный. Победителя не было, вы сражались на равных. А потом стали лучшими друзьями на всю жизнь.
Лидерство, глубокая внутренняя сила, наблюдательность и какое-то невероятное чувство юмора – твои отличительные черты. И часто они проявлялись самым неожиданным образом.
Твоя любимая шутка: возвращаясь со мной с прогулки, ты всегда останавливался у соседских дверей и заявлял, что нам – сюда. А сам улыбался до ушей. Ох, как ты умел улыбаться! Можно бесконечно смотреть, как горит огонь, течет вода, на звездное небо и на твою улыбку… Мне хотелось впитать свет твоей улыбки, наполниться ею…
Ты всегда улыбался, когда «делал красивенького». Как все началось? Ты не знал когтеточки и сначала пытался точить когти обо что угодно. Я же объясняла, где нужно это делать. И вот однажды ты подошел к когтеточке и грациозно стал точить когти, глядя на меня с улыбкой. И это было так весело и так красиво! Я тогда с восторгом воскликнула: «О, какой ты красиииивенький такой!» И эти слова тебе так понравились, что потом ты ждал, когда я снова назову тебя красиииивеньким. И бурно радовался, когда я так говорила. Ты до последнего, из последних сил старался «показать мне красивенького» - падал на спину, смешно складывал ручки и улыбался. Даже когда было больно, даже когда наступили последние дни, и твое благородное лицо превратилось в страдальческую маску, туго обтянутую кожей.

Иногда твои шутки были бесцеремонными и жестокими. Ко мне зашла по делу молоденькая девушка со своим парнем. Парня ты встретил, как обычно встречал незнакомых: грозным рыком и кулаками (да-да, не когтями, а кулаками, ты бил наотмашь, и соседи боялись заходить все те годы, которые ты провел со мной, все тебя боялись). Парень ретировался и тихонько встал в уголок, отказываясь присесть на диван. А девушка села на стул напротив парня. Ты франтом подошел к ней, грациозно вскочил на колени. Она обрадовалась и с некоторым превосходством заметила в адрес парня: «Вот, тебя он прогнал, а ко мне пошел на колени». В это время ты повернулся лицом к «врагу» (парню), робко вжавшемуся в угол, и, пристально глядя ему в глаза, …окатил горячей струей мочи девушку. Это было жестоко. Но и до коликов смешно.
Не менее бесцеремонно ты поступал и с толстушками – глядя в глаза, поднимал подол юбки, заглядывал под нее и сморщивал нос, словно говоря «фууу», чем вводил осмеянную особу в краску. Бесцеремонные и жестокие, это все же были настоящие шутки. Так же, как твой повседневный легкий юмор был настоящим, был изысканным!
Все годы, которые мы прожили вместе, все 8 лет, ты до безумия был счастлив от того, что открыл для себя мир условности, где все понарошку, мир «как будто», мир игры и шутки. Эти открытия давались трудно. Попытки играть ты воспринимал всерьез, как нападение. И прокусывал мне руки до кости. И тут же сам, опомнившись, бросался ко мне, толкал лапами в грудь, нависал надо мной и жалел, и просил простить. И я, конечно, прощала.
Как я без тебя, любимый? Я беззащитна и словно обнаженная среди зимы – без тебя…

Август 2012 года. Мне позвонили с вопросом, что делать: родственники, приехав в гости из другого города, обнаружили запертого в туалете породистого кота. Оказалось, что Макс (Максимус – таково было его полное имя, данное не мной) был помещен туда в самом нежном возрасте, малюсеньким котеночком, и так, в заточении, провел всю жизнь, ее первые 7 лет, если не больше. Как объяснил хозяин, он не нашел с котенком общего языка, а отдать кому-то подаренного дорогого кота – жаба давила. Так и просидел без вины осужденный Максимушка в одиночке детство, юность и зрелость. Питался наскоро брошенными сырыми бычками, не знал, что такое игра и ласка. Кот породы гавана – породы особо требующей общения…
Возмущенные родственники забрали кота с собой. Он на контакт не шел, в руки практически не давался. Было лето, поехали с ним на дачу, где кот сразу же ушел на улицу и стал жить на дереве.
Я сказала: ЗАБИРАЮ. Кота поймали с помощью ловца и привезли мне. Предупрежденная о его дикости, на время карантина я поместила его в клетку. Он не протестовал – жадно смотрел. На меня, на других людей и котов. Смотрел внимательно, сопоставлял увиденное. Выйдя из клетки, он, прежде всего, гордо прошествовал к моей кровати и улегся на подушку. Он уже сделал вывод, что в этом прайде главная – я. И устанавливать иерархические отношения нужно в борьбе со мной. Остальные – ниже его достоинства.
Ночь. Подхожу к кровати. Он испытующе смотрит. Я ложусь в постель и бесстрашно кладу голову на него. И он …был поражен. Заинтригован. Восхищен. Он оценил этот шаг. Я знала, что ему понравилось. Но ни звуком, ни движением не дал этого понять.
Потом, когда иерархия была уже установлена, когда он смирился с тем, что главная в прайде все-таки я, хоть всего лишь на чуть-чуть более, чем он, мы так и спали: он приходил, рукой нежно приподнимал мою голову и умащивался под нее жаркой и мягкой подушечкой. А зимними ночами, когда было холодно, но зарывал мое лицо к себе в теплый животик. Чтобы не мерзла.
Но вначале он смотрел. И делал выводы. Так, он определил, что утренний горячий черный кофе без сахара и сигарета к нему – это атрибуты высшего иерархического положения. И потому брутально пил обжигающе горячий черный кофе без сахара прямо из моей чашки, с улыбкой поглядывая на меня. И курил сигареты. Он, конечно, не мог затягиваться. Поэтому вытаскивал сигарету из пачки и горделиво расхаживал по комнате, неся ее в зубах. А под конец сжевывал табак. А когда я сигареты старательно прятала, он меня шантажировал, демонстративно слизывая пепел из пепельницы. Меня беспокоила эта дурная, особо вредная для кота привычка. Я даже на просторах интернета искала ответ на вопрос о том, как отучить кота пить кофе и курить. Но все разрешилось со временем. Разрешилось, когда он понял, что не кофе и сигарета поутру дают главенство. Когда после решающей битвы – битвы со мной – он понял, что отношения должны строиться не на главенстве, а на уважении и любви.
Да, я однажды вызвала его на бой. Он страшенно не любил прилюдные (да и неприлюдные тоже) сюси-пуси и просто ненавидел, когда в присутствии посторонних я эти сюси-пуси допускала. Он был пуританином в вопросе интимных отношений. Однажды я забылась и в присутствии соседки назвала его красииивеньким. За что была гневно укушена до крови. Укушена за лицо. Я поняла, что попытки установить свое главенство надо мной пора прекращать. И вызвала его на бой. Проводив соседку, повернулась к нему, встала на четвереньки и зашипела-зарычала. Он бросился. Мы крепко подрались. Я была искусана. Он – избит. После чего страстно обнялись. И это была любовь. И в этом он тоже был Рафаэль.

Ты умел шептать что-то нежное на ушко, мягко прикусывая его. Ты умел утешить, когда я плакала – обнимая рукой за плечи и тихонько, так, чтобы никто другой не услышал, говоря «урр». Ты снова и снова напоминал мне, что мы обречены друг на друга – как на Земле, так и в Вечности.
О, как же ты был сдержан! Первые два года я вообще была уверена, что у тебя какой-то дефект связок, и ты попросту не умеешь мурлыкать. Пока однажды, проснувшись ночью, не услышала твое мурлыканье – ты обнимал меня и мурлыкал, будучи уверенным, что я сплю и не слышу. И сразу же замолчал, засмущавшись своих «сюсей-пусей», не приличествующих мачо. Но после этого ты иногда позволял себе эту слабость – мурлыкал, правда, мне и только мне. И никогда никому больше.
Я пишу и не плачу. Я улыбаюсь тебе, мой любимый. Ты, такой сдержанный, научил этому и меня. Слёзы – внутри, они кипят в душе, но не выплеснутся наружу.

Первый год я пыталась его пристроить, искала ему надежную семью. Хотя душа протестовала. Но я пыталась. Все семьи, которые приходили с намерением его забрать, уходили изорванными в клочья и перебинтованными. Наконец я прекратила попытки. Я поняла, что он свой выбор уже сделал. Сделал давным-давно. Он приручил меня и присвоил, мой настоящий мужчина. Интеллигентный, сильный и дикий. Он даже запахи любил сугубо мужские: однажды я застала его, натирающим себе уши зажигалкой, пахнущей бензином.

И, изголодавшись по тактильному общению за долгие годы заточения, ты предпочитал жесткие ласки в стиле садо-мазо. Ты требовал, каждый вечер требовал, чтобы я тебе «делала массаж», жестко мяла, а ты издавал звуки то ли мучения, то ли нереального наслаждения. Так родилась шутка – «не мятый кот – горе в семье». А после массажа обязательной была игра. Ты наслаждался каждой минутой игры. Особенно тебе нравилось держать в ладонях ленточку и чувствовать, как она скользит между ладошек.

Я сделала тебе массаж, и ты с огромным удовольствием покричал. Потом я попросила тебя подождать с игрой, т.к. еще не закончила компьютерную работу. Отошла к компьютеру. Ты подошел и хотел запрыгнуть мне на колени. И вдруг – не хватило сил.

Он упал на пол. И тяжело задышал. Он был астматиком, но в это раз дыхание было иным. Страшным. Я подумала – сердце. Дала все что нужно и тут же, ночью, записалась на прием к лучшему кардиологу. Но это было не сердце. Сердце было здоровым. Рентген показал огромное количество жидкости в легких. Треть левого легкого не работала, съежилась. Цитология дала основания подозревать онкологию.

Я так и не узнала наверняка, был твой недуг связан с онкологией или это было что-то другое. В нем много было неясного. Я консультировалась с врачами, ты проходил дообследование, периодически откачивалась жидкость из легких. Потом жидкость пропала. Но легче не стало. Ты угасал.

Мы с тобой правильно и достойно прошли наш последний путь. Правильно и достойно. Мы были вместе. Каждую минуту. Все эти дни. Почти три недели. Я так хотела чуда, я твердила тебе, что ты сильный, ты сможешь преодолеть беду. Но уже не верила в чудеса. Так много потерь, так много… Я знала, что ты уходишь. От меня. Ты снова уходишь, мой Рафаэль… Мой Максим… И последнюю ночь я говорила и говорила тебе о своей любви, о нас с тобой. Час за часом, под капанье капель в капельнице, под капанье уходящих секунд я твердила тебе: мы обречены друг на друга – как на Земле, так и Вечности. Я приду, любимый, я приду к тебе. И мы снова будем вместе: ты, я, Шакуленька, Оллинька, Чипулька, Масянечка, Басенька, Музенька, Патрюшенька, Нежик и все-все-все. Семья. Моя прекрасная, моя святая, моя единственная семья.