Олли – зернышко, что проросло во мне

Боль… Беспросветная, тяжелая и резкая… Все слова утратили смысл. Все утратило смысл…
Есть те, кого любишь. Их утрата – тяжка и непереносима. Каждый раз. Каждый раз умираешь вместе с тем, кто ушел. Но и поднимаешься, потому что здесь еще живут те, кого тоже любишь. И ты им нужен.
Но есть и ДРУГИЕ. Кого не просто любишь. Кто сам есть твое условие любви и жизни. Кто тебе дарит способность любить и жить. Таким был Тяпа. Такой была Оллинька.
Олли… «Зернышко проросло», Крокозяблик мой, Малюсенький, Мамино исчадие, Кабачок, Оллиненок, Олькин, Запятая…
Она спала как запятая: скрутится так, что сердце замирает от любви и нежности. Ну прямо запятая в предложении… От вида которой разливается тепло в груди…
Знала она все свои многочисленные имена, откликалась невероятным звуком. Никто так не мог – такой нежный-нежный звук, то ли «урр», то ли – «ууу». «Олькин, ты де быля? Водиченьку пиля?» - «Уууу». «Спаля?» - «Ууу»…
О, Господи! Мы не могли друг без друга! Все 8 лет, что она была со мной, мы были вместе. Она – за пазухой, хоть зимой, хоть летом… Спит-спит, а потом проснется, нежно прозвучит, ручку протянет и лицо мое потрогает, улыбается, мол: «Это ты?». И так она радуется, что я есть у нее, что слёзы на глаза наворачиваются… И чувствуешь себя живым…
Или спит моя Запятая на кроватке под одеялом (она и летом под одеялом спала, особенно голову прятала – голова закутана, а попка торчит наружу), а я сижу у компа, не хочу ее будить. И тут вдруг слышу: ее голос, топоток тоненьких ножек, бежит ко мне: «Ты тут? А я спаля-спаля и соскучилясь!!!». Вот кто так может: спать-спать и соскучится? Только она, моя малюсенькая…
Спала только головушкой своей орехово-маленькой у меня на плече. Просыпается всегда в веселом настроении: головушкой повертит, смешливо так и лукаво – «Кому в морду дать?», и первому попавшемуся – лапой. И веселится. Никто никогда не обижался. Все ее за ребенка принимали. И сама она так считала – она же малюсенькая. Она и выглядела как ребятенок – месяца на 3. Хрупкая тростиночка.
А то я сплю, а она мне ручку свою махонькую в рот засовывает. Или в нос. Или «в глаз дает». И тоже веселится. Дитя махонькое.
А перед сном мы всегда играли в мышей пододеяльных. Такая радость охватывала тогда! Она верила в то, что под одеялом живут мыши. Верила, как дети в Деда Мороза. И видела же, что это я руку сую под одеяло, но аж сияла счастьем, подкрадываясь к такой «мыши». Головушку наклонит (она глаза свои многострадальные берегла инстинктивно, лапкой прикрывала или сильно нагибалась так, что становилась похожа на бычка без рожек – двигалась макушкой вперед) и на "мышь" прыгнет, ручкой нащупает и обхватит. А потом отпустит «мышь» и пошла себе мимо с рассеянным видом. «А я вот мимо пройду, в сторону посмотрю, кабутта мышь и не вижу. А она КАК успокоится, а я повернусь и КАК прыгну!!!». Потом уставала, падала на бочок и просила, чтобы мышь на нее напала. Мышь, конечно, нападала, животик щекотала. И тогда Оля превращалась в Крокозяблика или Мамино Исчадие: голенький, малюсенький, лапульками дрыгает, смеется – точно исчадие, бесёнок крошечный. А я ей приговариваю: «Вот пойдем на охоту, крокозябликов настреляем, зажарим и съедим!» И щекочу ее и ушки – «такие большие-маленькие красивые ушки мои» – покусываю. И животик целую. «Съем-съем Крокозяблика, скусаю-скусаю!». А она заливается-хохочет счастливая… Прямо светится вся, огонечек мой…
А в этом году исполнилось ее заветное желание. Появилась белочка (дегу, похожа на большую мышь). И залезла под одеяло, где спала Малюсенькая. Та проснулась, «мышь» под одеялом увидела и – как же она ликовала! «Я верила, я всегда верила, что ОНА есть – мышь пододеяльная!!!!»
А потом счастья стало еще больше – приехал «Волшебник» (мой племянник). И она влюбилась. Он играл с ней в мышей упоенно, по нескольку часов в день. И она верила, что и правда у него мыши в карманах живут – лезла туда тонюсенькой лапкой, дергала его требовательно – «Ууу!». Он устанет, а она неугомонна: и в ушах мышей ищет, и в волосах, и за воротом, даже штаны с него снять пыталась – мышь найти. Такая счастливая была в этот год: мышь увидела, волшебник свой есть, желания исполняет…
В солнечные летние дни просится на улицу моя «уличная кошка». Любила она на улицу выходить. Не потому, что солнышко. А потому, что очень нуждалась в дозе внимания посторонних. Будь она человеком, стала бы актрисой, наверное. Очень ей софиты были нужны, аплодисменты, восхищение. Гуляли мы, пока она не насыщалась комплиментами от прохожих-соседей.
Никогда она по голой земле ногами не ступала – только по асфальту-бетону. Она же цивилизованная, девочка моя. В лес когда ходили с ней, тоже по земле-траве идти отказывалась – колется ведь. Так на руках и сидела, головушкой вертела. А уж если ветер и подавно – унесет ведь малюсенькую-то…
Я ей подарки дарила на день рождения, специально игрушки-шебуршинки искала, как она любит. Чтобы шуршали. И подушечку лохматую – сердечко-валентинку сиреневенькую, она на ней потом всегда валялась и «гусельки» делала. Или садилась лицом на восток, вся такая смиренная, ляпки свои тоненькие на подушечку поставит и перебирает, как молится. Я говорю ей: «Что, маленький, мусульманство приняля? Вечерний намаз?» А она не отрывается от занятия, «молится». А потом «ууу» - и спатки ко мне.
А как нежно относились к ней все обитатели дома – малюсенькая ведь, ребенок. Шакулька ей ушки мыл, иногда, правда, испытывал и не только отеческие чувства, тихонько приставал, за загривок хватал, а она – она тоже его любила – как братика. Никто ее не обижал, что бы она не вытворяла, веселясь.
Вот сейчас пишу и не плачу. Вот оно, мое счастье, руки мои ее чувствуют. НЕ МОГУ ЕЕ ПОТЕРЯТЬ! Неправда это, скажите же мне, что все – сон-кошмар. Тут она! Не могу я ее потерять…
Послушненькая моя девочка родная, таблетки пить – сама ротик открывала, покорно глотала. Всю жизнь мы на таблетках. Первые полтора года жизни – до меня – она прошла через ад.
Вот ее и ее брата с сестрой история: эйч ти ти пи две точки две косых даби, даби, даби точка kontrast.org.ua косая news косая 1349.html
Появилась она и ее сестричка – розовая Нэнси, Нэнюшка, у меня 13 октября 2010 г. Таня Алиастра и Инна Сюнгстрем (Тосенька) сами в их спасении активно участвовали. Международная спасательная акция – Украина, Россия, Польша, Швеция, Германия, Португалия – всем миром выкупАли, лечили, пристраивали. Началось так: меня девочки «откомандировали» разобраться с ситуацией в Кривом Роге (я ж ближе всех, в Украине), где некто продавал смертельно истощенных сфинксов. Выкупили мы их, скинулись. Документы о происхождении с ними были: они – из питомника, «левый товар». Оля, по документам Олли Мари д’а Неон, тогда даже имени не имела, «хозяева» звали ее, умирающую, просто "киса". В свои полтора года она весила полкило. Никаких мышц, только мертвая кожа и скелет. Глаз не было. Вместо них – гнойные куски мяса. Это потом четыре операции сформировали ей глаза, она увидела мир. Оказалось, что из-за хламидиоза, полученного, скорее всего внутриутробно, который, конечно же, никто никогда не лечил, веки у нее приросли к глазным яблокам.
Стоять она не могла, сидеть тоже. Она ползла, а из нее лился зловонный серый понос. Есть она тоже не могла – все зубы шатались, десна были бордовые – гингивит. Глотать не могла – разучилась. В первый же год пришлось удалить все зубы, чтобы вылечиться. И лимфоузлы были размером с лесной орех. И носительство короны. И холангит – проблемы с желчным немалые. Шансов на то, что выживет, было мало. Ее по дешевке купили в питомнике для размножения и получения дохода. Но тратиться на лечение и кормление не собирались. А она, видите ли, размножаться не хотела, неблагодарная. Умирать собралась. Потому и продали. Как мрачно пошутила врач: «А кормить не пробовали?». Та врач, которая 8 лет назад совершила чудо и вытянула ее из смерти. Та врач, равнодушие которой в этот раз обрекло нас на смерть.
Выжила тогда моя Оллинька. Через год и выздоровела. Даже носительство короны ушло. Я, хоть и прикипела к ней всем сердцем, решила все же устраивать ее жизнь в ее интересах, не в моих – искала самых-самых лучших родителей для нее. И нашла. Как бы мне ни было тяжко, я отдала. Потому что не единственная она была бы у меня, потому что такая судьба моя и призвание – помогать мелким. А там – единственная. Прожила она в новой семье три месяца. Грустная-грустная. Я приехала ее навестить, а она чуть не плачет. И ведет меня показать, какой ей домик купили. «Ты не горюй, мама, меня здесь любят – вот, домик купили красивый, большой…». Ушла оттуда я, рыдая.
А у Оли повяли ушки. Просто пожухли и опустились, как листики осенью. Повисли. Что хозяева только не делали, к врачам ходили, но никто не мог понять, что такое с маленькой, что за проблема. А потом Инне, Олиной приемной маме, надо было уехать. Принесла она Олю ко мне на время отъезда, конечно. И на следующий же день ушки… поднялись. Словом, поняла и Инна, и я. Что все. Мы никак друг без друга. Была осень 2011 года.
Шел четвертый год без Тяпы. Я была во мраке и неизбывном горе. Но потихоньку, день за днем, месяц за месяцем, год за годом ее свет, ее любовь, ее радость от того, что я есть, совершили чудо. И однажды я вдруг осознала, что это зернышко проросло во мне, что в ее присутствии я могу чувствовать не только боль. Могу любить. Могу смеяться. Могу жить. Ее сияние вливало в меня жизнь.
Я дрожала над ней, как над хрупкой драгоценностью. Мы бегали к врачам при малейшем поводе. Обследовались по нескольку раз в год. В прошлом году ей поставили диагноз – ХПН. Плохими были почечные показатели. Мы перешли на почечную диету. Она сама не ела мягкий корм - трудно ей было брать его без зубиков. Почти год я кормила ее из шприца перетертым Реналом-паучами, три-четыре раза в день. И почки вошли в норму. Мы снова вылечились!!! Но я все равно боялась за нее днем и ночью.
Мы были вместе… И только раз в год мы расставались – когда я уходила в горы. Без гор, хоть раз в год, я не выживу физически. Но Малая, как и все мои, оставалась с надежной моей подругой, которая жила у меня много лет. И все было хорошо, ведь я не на очень долго, недели 2-3. Не больше месяца. Все было хорошо. До этого года.
Я виновна. Не знаю, где проглядела. С гор пришла (5 дней в горах всего, с дорогой 7, где были снег – в июле!!! – ледяной дождь и туман) – все со всеми нормально. Потом почти сразу я в больницу (ледяной туман даром не прошел - спазм легких). Но домой приходила. Каждый день приходила. А потом врачи сказали поехать на море хоть на несколько дней. Поехала на 4 дня.
Не должна была ехать я. Не должна. Тревожно было. Но поехала – раз гор не было, по сути, как-то отдохнуть, сил набраться надо было. Вот и отдохнула… На всю оставшуюся жизнь.
Наверное, в те 4 дня что-то случилось. Наверное, просмотрела подруга, что подкрадывается беда. Может, маленькая слишком переживала, что меня снова нет. Никто так и не смог понять-объяснить, как, с чего все началось. Я приехала с моря 15.08. А 18.08. начался мой смертный путь.
18 августа при попытке сходить в туалет Оля сильно заплакала и не смогла опорожнить кишечник. Дала ей вазелиновое масло, сделала клизмочку (впервые в жизни). Стало легче.
19.08. с утра все было в порядке, хорошо ела, играла, мышек своих ловила. Вечером вдруг повторилась вчерашняя история: не смогла сходить в туалет. Но я не успела ничего сделать: внезапно открылась рвота. Сначала пищей, затем желудочным соком и желчью. Уколола церукал. Не помогло. Сели на капельницу – Рингера. Только закончили – снова рвота. На этот раз красного цвета. И стала громко плакать – от боли. Мгновенно отправились в клинику к ее врачу, которая вела ее с момента появления – Стрельченко Елене Анатольевне. Был поздний вечер, ее уже не было, но Олю сразу же приняли, взяли кровь, определили в стационар на инфузомат. В клинике она пробыла менее 3 суток: три ночи, два дня. Я посещала ее три раза в день, благо, клиника рядом. Только на второй день удалось встретиться со Стрельченко, которая обещала, что обязательно сделает УЗИ. Но вечером оказалось, что Стрельченко уже ушла в отпуск, а УЗИ не сделала, и делать больше никому, она – единственный специалист. Я обращала внимание, что началось все с безуспешной дефекации, у нее – раздутый животик, просила внимательно проверить состояние кишечника. Меня заверили, что все нормально, все проверено, нужна всего лишь еще одна ночь на инфузомате, чтобы закрепить улучшение. Как оказалось в конце третьих суток, когда я потребовала распечатку введенных препаратов, лечение также было странным: «лечили» симптомы (получала противорвотное, болеутоляющее, Натрий хлор и Рингера - инфузоматом), но не причину, которую даже не установили. Лечили, словом, «святой водичкой».
Я приходила несколько раз в день, кормила. Она даже мурлыкала мне. Слабенко, но мурлыкала. Я просила ее потерпеть, ей обязательно помогут. И мне правда казалось, что ей лучше: рвоты уже нет, мурлыкает. На третьи сутки, утром 22 числа, Олю выписали с заверениями, что состояние нормализовалось. Но на вопрос, когда она ходила в туалет, ответили, что не ходила, однако в этом, дескать, нет ничего страшного. Но по анализам крови – втрое снижены все (!) основные показатели по общему анализу крови - эритроциты, гематокрит, глюкоза, лейкоциты (!). И - никакого лечения по сути не назначено. Устроила скандал. Предложила врачам назначить Эритропоэтин или Феррум-лек. Назначили...
Через 2 часа после «выписки» у нее начались страшные судороги. Пока я довезла ее на такси в одну из лучших клиник Киева, Оля впала в кому. Это было 22.08.
Ее можно было спасти. В первый день. Потом – поздно. Я еще не знала об этом. Как я уже сказала, у нее всегда были проблемы с желчным пузырем. И постфактум вырисовалась такая картина развития болезни. Началось с ухудшения с желчью. Проблемы желчи провоцируют ухудшение с поджелудочной. Включился процесс самопереваривания поджелудочной (некротизация). Следствием стало исчезновение перистальтики: отказал кишечник. А уже застой кала в свою очередь ухудшил ситуацию с поджелудочной до критического. Сепсис.
Врачи в Зоолюксе сделали все возможное и невозможное. Но время было упущено. За трое суток отсутствии лечения в первой клинике (клинике, где она наблюдалась всю жизнь! Где ее когда-то вытащили из лап смерти!) процесс стал необратим. И три недели ежеминутных реанимационных попыток не смогли ее спасти.
Я неистова верила до последнего. Я не позволяла себе впадать в отчание и плакать. Я сидела рядом с ней, с ее боксиком, оборудованным по последнему слову науки и техники, с авторегуляцией температуры и состава воздуха. Моя маленькая была вся в трубочках- капельницы, датчики давления, сердцебиения, дыхания, температуры, постоянный контроль состава крови. Ей то становилось лучше, то хуже, то снова лучше. Переливание крови нормализовало показатели. Но не держалась температура, падала. Но росли лейкоциты. А кишечник то включался, то переставал работать – перистальтика исчезала. 4 сентября в полночь мне позвонили и сказали, что, поскольку причину такого состояния так и не смоги установить, попытаются максимально стабилизировать ее и утром проведут лапароскопию, чтобы глазами рассмотреть очаг воспаления и удалить его. Это было рискованно, но это был единственный шанс. Я на такси приехала к ней. Сидела до утра. Ей было очень плохо. Она уже не мурлыкала, даже не могла открыть глаз. Но говорила со мной движением ушек, ее таких прекрасных, таких волшебных ушек. Я рассказывала ей, как все ее ждут. Как я бесконечно люблю ее. Говорила, что она просто обязана жить. Рассказывала, как ее ждут Шаки и Максим. Ждет волшебник. Ждут мыши. Как мы будем играть, и я ее, конечно же, скушаю. Я целовала ее, шептала всякие мимишные глупости на ушко. Я не позволяла себе плакать!!!!
Я молила Бога отдать мне ее боль и болезнь…
Я говорила несколько часов. И знаю, ей становилось от этого легче. Но было все равно больно. Ей. И мне.
Под утро меня выдворили, сказав, что ей пора делать очередные медпроцедуры. Что для нас сделали и так большое исключение, поскольку находиться в больнице ночью не разрешено. Я поехала домой. На пару часов, казалось. Оказалось – навсегда. Лапароскопию сделать не успели.
5 сентября в 8-20 утра ее не стало. Остановилось дыхание. Запустить не смогли.
Потом, через бесконечно долгие годы (часы?), я услышала причину смерти. Сепсис. Отравление организма. Поражение мозга.
Урна с ее прахом лежит у меня под подушкой. Я еще не готова расстаться… Сегодня 12 дней. Ее образы налетают внезапно: при выходе из дому, с работы, когда я ложусь ночью и когда встаю утром…. Они скручивают меня в воющий клубок. Особенно трудно на улице, когда открыт самому себе. Трудно цепляться за стены, повисать на заборах, хвататься за столбы скручиваясь в немом крике... Я придумала, как обманывать себя. Идя по улице, я читаю книжку. Когда я читаю или пишу, я не плачу. Ее образы, ее улыбка, ее сияние рвут меня на части.
Сегодня 12 дней. Как давно ее нет - годы! Годы или мгновения? Я не знаю. Все спуталось, все смешалось и только чистая темная боль вокруг…
Малюсенький!!!! Олькин!!! Крокозяблик!!! Где ты?!!

Мне почему-то кажется это очень важным -то, о чем я забыла написать. О том, как ты пыхтела, когда "ловила мышей". Ты взволнованно и громко дышала так, что все мыши в округе, если бы и правда такие были, сразу бы разбежались. А тебе казалось, что ты тихонько к ним подкрадываешься. Это было так здорово, Малюсенький! Ты - мое счастье на тоненьких ножках - каждое твое движение, каждое дыхание было счастьем. Я пытаюсь сбежать из мира, где нет тебя - к тебе. Куда бежать? Как сбежать?

05.02.2019. 5 месяцев без тебя... В мире, где нет тебя, нет и меня... Совсем. Малюсенький... Нет слов. Нет ничего. Нет меня.
А знаешь, мамочка…Здесь весело, уютно…
Ко мне пришли любимые друзья…
Здесь столько мышек разных и игрушек,
Резвлюсь и прыгаю всё время с ними я…

А знаешь, мамочка…Сказать тебе мне надо –
Ты знаешь – как любила и люблю…
Мне руки твои добрые - награда…
Что ты была со мной – благодарю….

А знаешь, мамочка…Бывает так печально…
Не верь, что хорошо всегда в Раю…
Хочу к тебе…Вернуться бы на Землю…
Обнять бы маму милую свою…

А знаешь, мамочка…Ведь я на самом деле
С тобою рядом…Ты не плачь, прошу…
Когда уснешь, мышей пододеяльных
Тебе во сне в подарок принесу…

Ты знаешь, мамочка…Нет ничего на свете
Дороже мне твоей любви большой…
Ты береги себя…Когда-то будет встреча…….
Родной души…с другой родной душой……

То зёрнышко, что проросло в тебе когда-то,
Не растворится, не исчезнет, ты поверь…
Стирает время лица, годы, даты…
Лишь память вечно с нами…И любовь….Ты только верь….
Это дня нас с тобой написала Ирочка Mamakoshka - Пашенькина мама. Спасибо ей!

А это - для тебя от Оленьки, мамы Дружочка и Джекушки:
Ты мой Ангел, ты моя слеза,
Чистая, как звездная росинка.
Ты ушла и нечем мне дышать,
Без тебя, любимая кровинка!
Разве можно было потерять
То, что было в моей жизни смыслом,
Как же дальше по земле шагать,
Коль душа над пропастью зависла?...

А я не могу. У меня больше нет слов и стихов. Все выжжено...

Прими же от меня строки Ф.И. Тютчева
Любила ты, и так, как ты, любить –
Нет, никому еще не удавалось!
О господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...

05.09.2019 Год... Вот и год прошел... Я даже плакать уже не могу - нет сил... Просто боль - как кровь по жилам, боль, как дыхание - все время.

Спасибо Ирочке, маме Пашеньки, за эти проникновенные строки...
Благодарю Тебя за всё, за всё…
За то, что было… И о чём мечталось…
Тот день …он жизнь мне надвое рассёк…
Забыть нельзя… как сердце разрывалось…
Но в дымке призрачной другого сентября
Твой облик вижу… И вернуть Тебя пытаюсь…
Но в мире нет волшебного календаря…
Всё дальше Ты… Любя, с Тобой прощаюсь…
Быть может, в мире том, где Ты сейчас
Не слышно слёз… Там нет тоски и боли…
Твоя звезда среди других зажглась…
Моя принцесса… девочка… моя малышка Олли…..

Сегодня я заставила себя предать земле твой прах - твою урночку. Вместе с урночкой Шакуленьки. Вы - вместе. И я буду вместе с вами, со всеми вами. Как же трудно было расстаться с тем, что хранило еще частичку тебя... Тоскую... Как же я тоскую по тебе, девочка моя хрупкая, нежная, малюююсенькая!