ТЕМА: Кот Великой Инквизиции

Открытое письмо старого испанского кота, или Правда о Ратцингере
[В ответ на интервью Андреа Торниелли с сосунком-Фрицем 'Кот Папы - это я!']

Я всегда знал, что он далеко пойдет, мой Папа. Но сейчас нам обоим непросто.

Это было в Мадриде. Дубы и каштаны царапали небо, как кошки, которые просятся в дом. Неделю назад я открыл глаза и ливень щипал мою шерсть так, что я боялся проснуться лысым, и был зверски голоден, но так мал, что меня презирали лягушки. Ветер гнал по улицам волны и воняло бензином.

И тут, о Мадонна, мой нос уловил небесный копченый сигнал. Что сказать, бедный кошачий рассудок помрачился, и вскоре я грыз и кусал свежую толстую баварскую сосиску в портфеле на заднем сидении "Фольксвагена" цвета серый металлик. В тесноте кейса я растолкал бумажки и получил свое сокровище.

Однако из темной обители счастья меня вырвала чья-то рука и вопль: "Кардинал! Это животное убило вашу речь!"

Я испанец, господа, я тоже заорал и расчехлил когти. Мое рыльце было в сале, а тельце в грязи, но я клялся, что порву негодяя и умру в доблести. Он обозвал меня "свиньей", "сатаной" и замахнулся швырнуть в глубокие лужи, туда, откуда я пришел. Но меня перехватили другие руки, такие спокойные, что я умолк. И мой мучитель умолк.

Кардинал смеялся. Он не упрекнул меня за испорченный текст, который стоил ему бессонной ночи. Он смеялся.

- Смотрите, неистовый, как Лойола, и рыжий! Нарекаю тебя "Игнасио". Ганс, кошки не едят бумагу, они едят рыбу, и … Он говорил, а я вцепился в его сутану и знал, что нашел своего бога и обрел жизнь вечную.

С тех пор мы жили и работали вместе. Правда "домоправительница" Ингрид ворчала за шерсть на каминной полке и следы на рояле. Она ставила мне в пример двух фарфоровых кошек (безмозглых!). Но мой Кардинал всегда был мудр и снисходителен к женщинам, и я тоже старался. Она не такая уж плохая, Ингрид, хотя странная, меня кормит лучше, чем его. Овсянка отвратительна, я считаю.

В Ватикане хорошо, когда не жарко. Меня все признали, только Анджело Содано побаивался, считая, что я способен сожрать его щегла. Но ведь мой Кардинал сказал: "Рыба, только рыба. И молоко". Он же консерватор, мой Кардинал, и верен традиции. Поэтому он любит кошек, кошки все консерваторы (собаки либералы, а щеглы - свистуны, но я уважаю монсеньера Содано, у него удобные колени.)

К Конгрегации вероучения я отношусь как к младшей сестре. Ведь я спал на всех проектах документов, которые потом подписывал Римский Папа. Когда темнело, мой Кардинал включал настольную лампу, надевал золотые очки, и мы писали. Я тарахтел под лампой, как корбюратор его "Гольфа", а он смотрел иногда на меня глазами другого мира и задумчиво говорил:

- Ганс, ты прав. Это не годится.
И вычеркивал, правил. Славное было время.

Неожиданно все изменилось. Началось с того, что он долго ходил расстроенный, молчал и много молился. Потом сказал:
- Ганс, нам нужно сделать последнюю большую работу. А потом мы уедем, далеко-далеко, в Баварию. Ты там не был, но тебе понравится. Отдохнем и напишем много хороших книжек, ты согласен?" Я был на все согласен, лишь бы он не грустил. Он ушел и не взял меня в свою "шерстинскую капеллу", где плохо кормят и поэтому котов туда не пускают.
Он вернулся через три дня растерянный, уже не грустный, и говорит:
- Друг мой, мы переезжаем.
Я обрадовался, что все утряслось, спрашиваю:
- В Баварию?
- Пока нет. В Апостольский дворец. Ты не поверишь, но теперь я - Римский Папа.

Мне вдруг стало так тоскливо, я же консерватор, у меня есть дом, зачем ехать? Говорю, давай останемся, а? А он говорит
- Нельзя. Такая традиция, Папа живет во дворце. -

Он тоже консерватор. Но я испанец, господа, и я залез под диван. Трижды он приезжал ко мне на папамобиле с кортежем, швейцарскими гвардейцами, в золотой шапке и белой одежде. Мировая пресса решила, что ему запрещают взять меня во дворец, а я сидел под диваном. Настал день, когда он не приехал. Я хотел умереть, я вылез и завыл, как воет костер Великой Инквизиции над душой иствудской ведьмы.

Но тут в замке повернулся ключ и вошел государственный секретарь Ватикана Анджело Содано.
- Сaro gatto, Игнасио, - сказал кардинал Содано, - Он скучает по тебе. Возле него трется молодой персиянин Франц, но он же консерватор, твой Папа, как и ты, и не меняет друзей. -
Все-таки кардинал Содано мудрый человек, почти как мой Папа, так что я еду во дворец. Он ждет и у нас много работы.