ТЕМА: Бабка Анисья и Кошачий Бог

рассказ вымышленный , немного длинноват,
но с философской подоплёкой,
всё что происходит в земной жизни есть либо награда-либо наказание,
на всё есть свой причинно-следственный след....




Бабка Анисья вдовела уже седьмой год и, чего греха таить, вдовела с удовольствием.
Тяжёлый человек был Степан Николаевич, можно сказать, душный: при нём даже дышать тяжко было,
как-то воздуха не хватало что ли... И всё-то ему было не так. То блины недосолила, то пересластила,
то рассаду рано открыла, то картошку запоздала сажать, то цыплят не тех купила. А вот умер легко:
выпил за обедом свой стаканчик, крякнул и преставился.
После того, как деда не стало, у бабки Анисьи вдруг образовался досуг. Она распродала скотину, сократила огороды, разбила вокруг дома цветнички, высадила для синичек подсолнухи и, наконец,
стала заниматься тем, что хорошо знала с малолетства от матери и от бабушки и к чему имела
склонность - собирательством целебных трав. Под потолком теперь сушились мята, зверобой, душица,
мелисса, чистотел, пижма, таволга и много чего ещё, и в доме приятно и успокоительно пахло летом
и лесом. Она выкинула всю посуду, у которой имелись сколы или трещинки, распаковала весёленький
чайный сервиз, подаренный ей детьми ещё на пятидесятилетие, застелила стол новой скатертью и стала
принимать гостей, своих деревенских подружек. Они пили травяной чай с какой-нибудь домашней
выпечкой, обсуждали местные новости, сериалы, политику и даже спорт.
Если в деревне кто прибаливал, шли к бабке Анисье. Она составляла нужный сбор или отливала в
бутылочку настойку, подробно объясняя, как пользоваться средством. В благодарность ей несли то
баночку мёда, то кусок свининки, то пяток яиц, то какие-нибудь городские гостинцы.
Бабка Анисья отнекивалась, но потом, после уговоров, всё-таки брала, чтобы не обидеть.
К ней стали чаще ездить сын и дочь, с внуками, и тоже привозили гостинцы. Иногда даже оставались
с ночёвкой. А чего бы не оставаться? Дом-то большой, тихо, воздух упоительный…
Так она и прожила эти шесть лет в приятных заботах и трудах, в миру и в ладу с собой, природой и людьми.

Случилось всё на седьмой май её вдовства. Дождалась бабка Анисья хорошей погоды, взяла пару корзин
и отправилась собирать подорожник. У неё уже давно были свои места для каждого растения, но в этот
раз её почему-то захотелось перемены какой-то, чего-то нового, хотя что может быть нового в
деревенских окрестностях для старожила... И всё-таки она пошла в другую сторону, и не пожалела.
В одном из овражков она обнаружила и взяла на заметку заросли чистотела, который был в её деле
просто незаменим, и неподалёку лесную малину, тоже в изрядном количестве. День был замечательный, солнечный, но не очень жаркий. Она быстро набрала полные корзины листьев и уже двигалась по
направлению к дому, когда услышала со стороны деревни то ли стрельбу, то ли приглушённые взрывы.
Бабка Анисья прибавила шагу, проскочила овражек с чистотелом и малиной, деревенскую свалку
и выскочила прямиком к пруду. Поднимаясь по зелёному косогору, к дому Терещенковых двигалась,
галдя, хохоча и матерясь, ватага подростков, возглавляемая тремя терещенковскими обалдуями
- Лёшкой, Колькой и Сашкой. На бережку, прямо у воды дымились остатки костерка.
Бабка Анисья сокрушённо покачала головой: Манька Терещенко, кожа да кости, убивается на огородах
да со скотиной, а эти три лоботряса маются от безделья... Эха... Что за жизнь...
И тут краем глаза заметила в воде какое-то шевеление - то ли рыба от взрыва всплыла, то ли ласточка
в погоне за мошкарой в воду упала и выплыть не может…

Бабка Анисья поставила корзины на траву и спустилась к воде. К своему ужасу она увидела
барахтающегося довольно далеко от берега котёнка, привязанного за задние лапки к трём обгорелым
петардам. Только ему удавалось их оседлать, как они сразу же переворачивались, и он опять оказывался
под водой.
Не раздумывая, как была в туфлях, не подоткнув подола, она полезла в ледяную воду, добравшуюся её
до груди, когда она, наконец, смогла достать котёнка. Выбравшись с трудом из пруда, она ножичком
обрезала верёвки, сунула котёнка в корзину и, промокшая насквозь и замёрзшая, поспешила домой.

Котёнок, недель двух от роду (только-только глазки открылись), был сильно обожжён и изранен.
Полдня провозилась с ним бабка Анисья, обрабатывала раны, устраивала место и туалет, то разогревала,
то остужала ему молоко и пыталась его покормить, но он только метался и душераздирающе орал.
В конце концов, она отрезала от старого вылезшего пухового платка нужный кусок, завернула в него
котёнка и сунула себе запазуху. Там он быстро пригрелся, присмирел и затих, и она, время от времени
проверяя, живой ли, занялась делами. К ночи ей удалось покормить его из пипетки, и она легла спать,
удобно устроив его всё в том же куске платка у себя под одеялом.
Ночью разыгралась непогода. Бабка Анисья проснулась от шума ветра, дождя и раскатов грома.
Она лежала в тёплой постели и думала о том, что вовремя успела набрать подорожник, что хорошо,
что она пошла в этот раз другой дорогой, иначе бы котёнок утонул, и хорошо, что он поел: значит, выживет. А он как почувствовал, что думают о нём, завозился и принялся плакать.
Бабка Анисья встала, зажгла свет и устроилась поудобнее покормить его. Теперь он уже сам жадно
тянул молоко из пипетки, перебирал лапками и мурлыкал.

Только бабка Анисья опять прилегла, как в окно кто-то постучал. Она накинула халат, сунула котёнка
запазуху и подошла к двери.
- Кто там? – настороженно спросила она.
- Открой, баб Анисья, свои…

Голоса она не признала, но подумала, что раз знают её имя, то, значит, действительно свои, и открыла
дверь. В дом вошёл незнакомый мужчина в плаще с капюшоном на военный манер. Бабка Анисья растерялась.

- А что-то я вроде как вас не знаю… Вы чей будете и зачем пришли?
- Ничей, сам по себе. Как бы вам объяснить… Я – Кошачий Бог.
«Сумасшедший, как есть сумасшедший, убьёт небось…» - подумала она, отступая спиной к печи.
- Да вы не пугайтесь, пожалуйста. Я не сумасшедший. Я пришёл вас поблагодарить.
- Меня поблагодарить? За что?
- За котёнка, баб Анисья. За то, что спасли его…
- Да чего там благодарить… Котёнок он и есть котёнок, - невнятно пробормотала она и инстинктивно
прижала к себе рукой жалкую ношу, невольно выдавая её месторасположение.
- Не скажите. Вы верующая?

Бабка Анисья оглянулась на бумажную икону в углу и перекрестилась.
« Если антихрист, то сейчас исчезнет », - подумала она и тихо, но твёрдо ответила:
- Верующая.
Антихрист не исчез.

- Тогда как же вы можете сомневаться в промысле Божьем?
Раз Он их создал, стало быть Он знал, что делал?
- Знал… - ответила бабка Анисья, как не выучившая урока второгодница.
- Ну вот. Я рад, что вы это признаёте и понимаете.
Видите ли, этот котёнок был послан Алёшке Терещенко.
Алёшка должен был взять его в дом и вырастить. Но он, сами видите, что сотворил.
Теперь вся его семья угорит на Новый год. Ну, кроме Алёшки, конечно. Его не будет дома.

От ужаса глаза у бабки Анисьи расширились, и она дёрнулась к двери.

- Можете, конечно, их предупредить, но только всё это бесполезно. Теперь то, что должно случиться,
обязательно случится. Мать, Марию Терещенко, должен был разбудить, почуяв дым, Мурзик.
А теперь они всё равно угорят. Даже если вы их предупредите.
- Постойте, подождите… А если я предупрежу Маньку и отдам им Мурзика? Выхожу и отдам?
- Вот видите? «Выхожу и отдам»… Значит, вы понимаете, что если отдадите сейчас же, то он у них
просто погибнет. Или его ещё раз запустят на петардах в космос. И, кроме того, кто вам поверит?
Вы что, скажете им, что, мол-де заглянул тут к вам ночью Кошачий Бог и сказал то-то и сё-то?
Они просто решат, что вы рехнулись.
Извините… У вас случайно нет молока? А то в горле пересохло…
Бабка Анисья засуетилась, достала из холодильника банку молока, которую ей ещё вчера принесла
Масличиха, налила в большую кружку и поставила на стол.
- Да вы присаживайтесь, - предложила она гостю,
предварительно смахнув с табуретки несуществующую пыль.
- Спасибо, но я уже сейчас ухожу.
Гость выпил молоко, облизнул губы и сказал:
- Значит так, баб Анисья, собственно, зачем я пришёл…
В благодарность за спасённую тварь Божию вы награждаетесь исполнением одного любого вашего желания.
Бабка Анисья, уже поверившая в реальность происходящего, мысленно заметалась.
Конечно, лично ей хотелось бы и того, и этого, в общем, много чего, а тут вспомнилось, что и у детей
её проблем всяческих возок…
Она в растерянности посмотрела в глаза гостю и только тут заметила, что они у него жёлтые, а зрачки
вертикальные, и от удивления разом растеряла все мысли. Кошачий Бог усмехнулся.

- Знаете что, вы тут подумайте хорошенько. Всё-таки исполнение желания – вещь серьёзная.
А я к вам в полнолуние приду исполнять. Если не возражаете.
- Да-да, спасибо, я подумаю… Спасибо вам…
- Ну, вот и договорились. Что же, тогда я пошёл.
- Ну, с Богом. Идите… С Богом…
Гость был уже в дверях, когда бабка Анисья крикнула ему вслед:
- А наш Стакан, кот наш, тоже был послан?
- Тоже, - улыбнулся гость. – Помните, он на ноябрьские разошёлся и разбил бутыль свата с вишнёвкой?
Так она у него, у свата вашего, три года с косточками простояла. Сам пить боялся, а выбросить было
жалко… Кто не умер бы, тот бы ослеп. Вот так-то.
Гость приветственно махнул рукой и вышел в темноту.
Бабка Анисья вспомнила, как давным-давно принесла домой подброшенного в электричку котёнка.
Степан Николаевич очень тогда ругался и был против кота. Всё говорил, что ему теперь по стакану
молока почём зря каждый день давать придётся. Но бабка Анисья тогда отстояла котика, и так он
и стал зваться: Стакан да Стакан…

Остаток ночи бабка Анисья провела беспокойно. Она то ложилась и вроде бы даже начинала дремать,
то вдруг просыпалась, и тогда разные мысли начинали плавать в её сознании: и страшная участь
Терещенковых, и фантастическая возможность исполнения желания, и собственное умопомешательство,
и вероятная продажа души дьяволу… И всё это то натыкалось друг на друга, то переплеталось,
то расходилось в разные стороны и мешало сосредоточиться.

В шесть утра сон слетел окончательно. Она встала, полистала почти уже уполовиненный отрывной
календарь на текущий год и, наконец, нашла то, что искала: полнолуние будет через четыре дня.
Потом она установила очерёдность проблем и принялась их обдумывать.
Перво-наперво она решила для себя, что всё-таки с ума не сошла. Об этом свидетельствовали уже
подсохшие грязные следы мужских сапог огромного размера на полу.
По части дьявола – тоже вряд ли. Он же не просил взамен исполнения желания продать душу,
а даже совсем наоборот…
Теперь Терещенки...
К ним она пойдёт часиков в одиннадцать, чтобы уже все утренние дела были переделаны, и чтобы
можно было спокойно поговорить и невзначай перейти к новогодней теме, а также выспросить их
о состоянии печи и аккуратно намекнуть на грозящую опасность.

Дальше шло самое приятное – исполнение желания.
Желаний было много, а выбрать нужно было только одно. «Конечно, - думала она, - и холодильник
новый купить пора, и нижний венец поменять, и шифер бы заменить на что-нибудь полегче, сейчас
каких только материалов нет, были бы только деньги! Может, денег много пожелать?
Чтобы на всё хватило? И сыну на квартиру, и дочке на то, на сё, ну, там, зубы сделать…
А то и ладная, и красивая, да сколол ей передние зубы муж по пьяни, и сам же теперь щербатой
называет… Дааа… Деньги – хорошо. Вот только страшно, как бы сына-то с квартирой не обманули.
Уж очень он простоват… Да и тёща, та ещё штучка… отберёт под каким-нибудь предлогом да и
не отдаст… Господи, а где же я хранить-то их буду? Надо бы место определить, а то узнает кто,
придёт и ограбит… да убьёт ещё… Или сына, не дай Бог… Вот тебе и деньги…»

В трудных размышлениях бабка Анисья дотянула до одиннадцати и, прихватив Мурзика, отправилась
к Терещенковым, по дороге снова и снова обдумывая, что и как сказать.
Худющая Манька сидела на кухне за уже убранным столом, отдыхала. На другом конце стола пятилетняя
Оксанка с куклой и ворохом разноцветных крошечных лоскутиков, как взрослая, ловко орудуя иголкой,
шила лоскутное одеяльце. В намытой зале, шепчась, хихикая и толкая друг друга локтями, что-то
мастерили трое старшеньких – Алёшка, Колька и Сашка.
Бабка Анисья ещё раз глянула на тонюсенькие ручки Оксанки, сердце её сжалось, она открыла рот и –
откуда взялось-то? – громовым голосом, чеканя каждое слова, скомандовала:
- А ну идите сюда, поганцы! Судить вас сейчас буду!
Весёлая компания в зале притихла. Манька побледнела и, вторя бабке Анисье, заорала:
- А ну идите сюда, поганцы! Что вы ещё натворили?!

Поганцы нехотя вывалились на кухню. Бабка Анисья вытащила котёнка и положила прямо на стол.
- В космос запускали или так – хотели посмотреть, как его живьём на куски разорвёт?
Переминаясь с ноги на ногу, троица молчала.
- Значит так. Слушайте, что я вам сейчас скажу. Господь наш ничего не делает зря.
Может, он послал вам эту тварь Божию от милости своей, чтобы она когда-нибудь спасла ваши жизни.
Может, вы угорите тут все на Новый год, и кроме него некому будет вас разбудить!
Тебя, Алёшка, это не касается. Тебя, пакостника, по-другому накажут. Ты живой останешься,
чтобы всю жизнь братьёв с матерью и сестрой малой вспоминать и казниться!
- Анисья Петровна, Господь с тобой, что ты говоришь такое?! – испугалась Манька.
– Печка-то у нас – грех жаловаться! Ничё с ней не случится! Тяга-то вон какая!
- Молчи, Марья! Я знаю, что говорю. Натворили твои сыны дел, не расхлебать.

Пойдём, Мурзик, домой. Пусть они теперь ждут беды, сами не зная откуда.
Бабка Анисья распрямилась и с царским достоинством вышла из дома. В тишине она дошла до калитки
и только там уже услышала взрыв скандала.

Вскоре заплаканная Манька Терещенко выскочила на улицу и, озираясь, направилась в своей подружке
Надежде, которой и пересказала весь разговор в подробностях. Надежда пригорюнилась, долго молчала,
а потом, вздохнув, подытожила:
- Распустила ты своих пацанов до невозможности, Маша…
- И ты туда же? Или не знаешь, как мне жизнь достаётся без мужика с четырьмя-то детьми?
Как я кручусь-верчусь каждый день, чтобы все были умыты, одеты да накормлены?
- Ты ещё скажи – побриты. Алёшке вон бриться уже пора, а ты всё тётёшкаешь, умываешь да одеваешь.
Разве что не подтираешь… Вместо того, чтобы кошек взрывать, мог бы тебе помогать, бугай здоровенный…

- Что же мне делать-то теперь, Надя?
- Что теперь сделаешь? Беды ждать. Твои пацаны уже всё сделали.
Бабка-то Анисья, сама знаешь, травница. И мать её, и бабка её травницами были…
Они долго ещё сидели и прикидывали, в какую церкву сходить, да кому помолиться, свечи поставить,
к кому обратиться на предмет порчи и сглаза. Ничуть не успокоенная, а, наоборот, ещё больше
расстроенная и напуганная, Манька ушла домой, а Надежда, выждав некоторое время, пошла по соседям.
К вечеру притихшая деревня шёпотом обсуждала случившееся, и каждый вспоминал свои аналогичные грехи , явные и тайные.

А бабка Анисья, вернувшись домой, наскоро поела что было, накормила до отвала Мурзика и засела
думать, что же ей такое пожелать. Постепенно к каждому рассматриваемому желанию стали цепляться
воспоминания, которые надо было рассудить заново и по справедливости, ибо дело было серьёзным.
Вот взять, к примеру, её детей.
Говорила же она дочке не выходить замуж за вахлака этого, предупреждала, что драться будет.
Так вышла всё-таки. Получается, сама судьбу себе выбрала, и винить некого.
Или сын, например… Не хочет с семьёй с ней в деревне жить? – Не хочет.
Стало быть, чего там не пой, а в городе, в тесноте, да с тёщей ему лучше, раз не едет сюда.
Да и сколько людей живёт в тысячу раз хуже… Вон, беженцы, например…
Бабка Анисья похолодела.
Вот так, случайно выйдя на другой уровень человеческих проблем и несчастий, она вдруг поняла,
насколько, в сущности, мелки задумки насчёт благоустройства её детей, не говоря уже о собственном.
Из памяти полезли Чернобыль, Афганистан и Чечня, спид, бомжи, калеки, брошенные старики, умирающие
от рака дети, террористы, войны, голод в Африке, убийцы-маньяки, проданные на органы младенцы,
атомные бомбы – и бабка Анисья заплакала…


Анна Бессмертная